КОСМИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ, 2001, том 39, № 5, с. 451-453 ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О М.Л.ЛИДОВЕ
Недавно опубликована подробная и красочная характеристика Михаила Львовича Лидова как человека и как ученого, данная в блестящем докладе чл.-корр. РАН В.В.Белецкого [1], который учился с ним на одном курсе и работал в одном отделе. К этой характеристике трудно добавить что-либо существенное. Поэтому ниже даются лишь небольшие дополнения к ней в виде отдельных воспоминаний. Эпиграфом к своему докладу В.В.Белецкий взял слова Г.Каспарова о М.Тале: «При общении с ним неизбежно начинаешь ощущать собственную посредственность». У меня такого ощущения никогда не возникало – может быть, потому, что я учился на два курса старше М.Л.Лидова на том же механико-математическом факультете МГУ. Наши жены были подругами и его однокурсницами. После окончания ими МГУ мы одно время дружили домами. В МГУ я встречался с М.Л.Лидовым на спецсеминаре по механике сплошной среды академика Л.И.Седова, который был научным руководителем М.Л. и очень его ценил. После того, как М.Л.Лидов окончил МГУ, Л.И.Седов устроил его на работу в «Междуведомственную комиссию по исследованию космического пространства», которой руководил в качестве председателя. Ученым секретарем комиссии и непосредственным начальником М.Л.Лидова был А.Г.Карпенко. Эта комиссия служила в СССР для официального представления общественности (советской и мировой) результатов секретных работ по созданию космической техники, выполнявшихся Академией Наук в кооперации с закрытыми НИИ, КБ и заводами. Сотрудники комиссии (и, в первую очередь, ее председатель и ученый секретарь) ездили за рубеж представлять советскую космическую науку, хотя сами в закрытых работах почти не участвовали. М.Л.Лидов как сын репрессированного троцкиста не был допущен ни к закрытым работам, ни к заграничным поездкам, поэтому в комиссии он чувствовал себя неважно, почти прозябал, несмотря на свои незаурядные способности и серьезный интерес к механике космического полета. Не зная о судьбе его отца, я предложил ему перейти на работу в Отделение прикладной математики (ОПМ) Математического Института АН СССР в наш отдел, которым заведовал Д.Е.Охоцимский, ныне академик РАН. В ответ М.Л.Лидов саркастически улыбнулся и сказал, что его не примут, т.к. он – сын репрессированного (в те времена руководство КГБ ограничивало для таких людей допуск к закрытым работам). Добавлю к этому, что М.Л.Лидов курил, а курящих Д.Е.Охоцимский предпочитал не брать на работу в отдел. Однако он отнесся со вниманием к моей рекомендации М.Л.Лидова и познакомился с ним (возможно потому, что уже хорошо проявили себя В.А.Сарычев и В.В.Белецкий, ранее рекомендованные мной и принятые в отдел). М.Л.Лидов произвел на Д.Е.Охоцимского настолько хорошее впечатление, что тот решил сделать попытку взять его в ОПМ и обратился к нашему директору академику М.В.Келдышу за разрешением, хотя мне сказал, что сомневается в успехе. Но уже наступила хрущевская «оттепель» и разрешение было получено, правда, с большей, чем обычно, задержкой. Следует заметить, что до работ в области механики космического полета М.Л.Лидов занимался под руководством Л.И.Седова совсем другими задачами – об автомодельных движениях сплошной среды, и ему пришлось осваивать совершенно новую область. В этом ему помогла его главная черта – любознательная смелость, даже научная дерзость. Он не боялся, что чего-то не знает или не сможет понять, вникал в новую литературу, не стеснялся задавать вопросы на семинарах и совещаниях. И не боялся иначе, чем другие, подойти к постановке задачи, изменить метод решения или предложить свой, новый метод. Эта черта помогала ему во время службы в армии начать заочно учиться в МГУ. Свой армейский опыт он пытался применить и в научной работе. * * * В результате первой же работы в нашем отделе (об определении плотности атмосферы по торможению ИСЗ) М.Л.Лидов вышел в лидеры. Вскоре после этого он был привлечен к разработке баллистической части проекта облета Луны с фотографированием ее обратной стороны. В результате в сжатые сроки была выбрана номинальная траектория космического аппарата (КА). Оставалось менее двух недель до запуска, когда выяснилась необходимость создания новой экспресс-методики, которая позволяла бы оперативно и хотя бы приближенно определять, как пройдет КА относительно Луны. Исходными данными для этой методики должны были служить измерения параметров движения из пункта управления в Крыму перед сближением КА с Луной. Измеряемыми переметрами движения были: дальность D от измерительного пункта до КА и его радиальная скорость dD/dt. Эта приближенная методика мыслилась как страховочная для пункта управления полетом, дополнительная к основным оперативным методикам, разработанным группами из нашего Института во главе с Т.М.Энеевым (ныне академиком РАН) и из НИИ-4 МО во главе с П.Е.Эльясбергом. Страховочная методика не предполагала оперативно использовать ЭВМ (которой тогда не было на пункте управления), а мыслилась как графо-аналитическая, а поэтому приближенная, с трехзначной точностью. Идея ее принадлежала Т.М.Энееву и основывалась на том, что все параметры орбиты, кроме двух, были заданы довольно жестко, а из измерений оставалось определить только угол s поворота плоскости траектории вокруг оси пучка возможных селеноцентрических траекторий сближения КА с Луной и минимальное расстояние r от траектории до центра Луны. Это можно было сделать, в принципе, по измеренной паре D(t) и dD(t)/dt в каждый момент времени t предлунного сеанса измерений. Создание страховочной методики было поручено М.Л.Лидову и мне. Нам идея Т.М.Энеева понравилась, мы ее несколько развили, чтобы предварительно в Москве можно было сосчитать заранее побольше «заготовок» - вспомогательных таблиц и графиков для работы на пункте управления. Т.к. до пуска оставались считанные дни, то мы с М.Л.Лидовым «плотно сели, не размазываясь» (выражение М.Л.) за машинные расчеты, таблицы и черчение графиков. Опустив описание того, как по D и dD/dt находились r и s, скажу лишь, что радисты на подлете к Луне нам выдали измеренные значения D и dD/dt для нескольких разнесенных по времени интервалов предлунного сеанса. Построив на каждом из участков кривую {D(t),dD(t)/dt} и вычислив по ним кривую {r(t),s(t)}, мы увидели, что кривые для всех интервалов пересекаются в малой окрестности одной, как оказалось, номинальной точки. Наша методика, по идее, должна была давать фактические значения r, s с тремя надежными знаками, причем здесь они почему-то совпали с номинальными (четвертые знаки тоже определялись,хотя и не столь надежно). Когда мы это увидели, то сами себе не поверили: такое совпадение фактической траектории с номинальной было маловероятно. Мы были очень озадачены этим фактом и угрюмо искали в своей методике ошибку, из-за которой она выдавала номинальные значения r, s вместо фактических. В это время к нам заходят академики С.П.Королев и М.В.Келдыш и спрашивают: «Ну, как подлетает к Луне КА?». Я озадаченно отвечаю: «Почему-то топает по номиналу». Они недоуменно переглянулись и С.П.Королев спросил: «Что значит – топает по номиналу?». М.Л.Лидов озабоченно пояснил, что мы не находим отличия траектории от номинальной. М.В.Келдыш укоризненно посмотрел на нас и сказал: «Такое вряд ли может быть, посмотрим, какие результаты получатся у баллистических центров». И они ушли. Проверив свою приближенную методику и не найдя в ней ошибок, мы, как и договаривались, послали в свой баллистический центр (Т.М.Энееву, Э.Л.Акиму и З.П.Власовой) телеграмму с полученными нами по измерениям трехзначными значениями r, s по согласованной еще в Москве форме. Поскольку в этой форме не было предусмотрено указывать погрешность определения r, s, то коллеги в Москве удивились, зачем мы прислали им номинальные значения, и решили, что мы перепутали их с фактическими. Лишь когда они сами провели по своей мощной методике обработку всех измерений, то увидели, что три знака фактических значений r, s совпадают с номинальными, и поняли, что путаницы у нас не было – это стартовики постарались поточнее вывести КА на номинальную орбиту. * * * Несколько лет М.Л.Лидов работал (по совместительству) на кафедре теоретической механики механико-математического факультета МГУ, и я вместе с ним вел спецсеминар по механике космического полета. Вести с ним семинар было легко, и обычно эти занятия доставляли мне, да и другим его участникам полное удовлетворение. М.Л.Лидов допрашивал докладчика до тех пор, пока метод, результаты докладываемой работы и ее недостатки, не становились понятны ему, докладчику и слушателям. Наши семинары он использовал для того, чтобы заслушивать доклады авторов статей, присланных в журнал «Космические исследования», так как отвечал (на общественных началах) за научный уровень публикаций по баллистической тематике, сменив меня на этом «посту». Такие слушания делали оценку статей более объективной, чем при обычном рецензировании лишь одним-двумя рецензентами, и давали докладчикам новые идеи и стимулы. М.Л.Лидова я любил за то, что с ним почти всегда было интересно разговаривать и спорить. Мне нравилась независимость его характера и суждений, его трудолюбие и способность быстро разбираться в новых вопросах. Его научному «нахальству», дерзости и напористости я даже пытался учиться и подражать, но это мне обычно не удавалось. Может быть, это и к лучшему, потому что эта основная черта его характера, мне кажется, была развита слишком сильно. Высокая требовательность проявлялась у М.Л.Лидова не только по отношению к другим, но в еще большей мере по отношению к себе. Он работал увлеченно, даже азартно, причем с применением допинга в виде частого курения. Он ходил в слишком тяжелые турпоходы и опасные вылазки на горных лыжах, и однажды в горах сломал ногу и одновременно получил инфаркт. Это на несколько месяцев вывело его из строя. Врачи убедили М.Л.Лидова бросить курение, а лечение и отдых вернули ему работоспособность. Однако, к сожалению, он не понял, что, если радикально не изменить свой образ жизни в сторону облегчения нагрузок на сердце, то оно может и не выдержать. Он снова стал засиживаться на работе, курить и ходить во все более тяжелые турпоходы. Поскольку обычно в походах М.Л.Лидов был самым опытным и надежным, он брал на себя слишком много ответственности, переживал за каждого и себя не щадил, перенапрягаясь физически. В конце концов, сердце его не выдержало и отказало. Около 15 лет мы проработали с М.Л.Лидовым в одной комнате, даже ни разу серьезно не повздорив. Лишь иногда я журил его за нарушение обещания не курить в этой комнате. Он всегда просил прощения и обещал больше не курить, но долго не выдерживал, особенно если я был в отъезде. Уже 8 лет нет М.Л.Лидова, я перебрался со своего рабочего места из темной части комнаты к окну, за его рабочий стол и почти каждую неделю о нем вспоминаю, жалея, что его не стало. Уж лучше бы при нем сидеть в темном месте, чем без него у окна!
[1] В.В.Белецкий. М.Л.Лидов – ученый и человек. Вестник РАН, 2000, том 70, №6, с. 520-525.
| |||||
| |||||
