Алексей Андреевич Ляпунов. - Новосибирск: Филиал "Гео" Изд-ва СО РАН, Изд-во ИВМиМГ СО РАН, 2001. С. 7-50. Cчастливые годы
Второго января 1962 года во двор дома 18/2 на углу Хавско-Шаболовского переулка и Хавской улицы въехал грузовик с железнодорожным контейнером в кузове. В контейнер загрузили бесчисленные связки книг, несколько десятков небольших, тяжелых ящиков с камнями, несколько книжных шкафов, кровать красного дерева, письменный стол, два старинных шкафа и тридцать новеньких стульев, простых, деревянных, из гнутой ротанговой пальмы. Стулья - это единственное, что было куплено специально для переезда: стеллажи для книг и коллекции минералов, столы можно будет сделать на заказ, а без стульев на новом месте не обойтись - гости в доме будут непременно, это стиль жизни, и никак не менее тридцати человек разом. А на следующий день на Ярославском вокзале провожали хозяев этого багажа - родители уезжали в Новосибирск. В большой квартире сразу стало пусто. Казалось, почти вся мебель и домашний скарб остались на своих местах... Но книги и камни занимали большую часть квартиры. Трудно было привыкать к пустым стенам... В трехкомнатной квартире оставались две семьи: старшая сестра Алла со своим мужем - Юрой Виноградовым и четырехлетним сыном Гришей и я с мужем Юрой Богдановым и двухлетним Андрюшей. Средняя сестра Ляля с мужем Колей Воронцовым и дочкой Машей в это время уже перебралась в маленькую квартирку дома сотрудников ОПМ на ул. Гарибальди. Наши дети с восторгом гоняли на трехколесных велосипедах в большой, теперь почти пустой 40-метровой комнате. Совсем недавно она была перегорожена на две шкафами с книгами и камнями. Их приходилось передвигать, расставлять вдоль стен, когда устраивался очередной прием... А в последние месяцы их уже и не возвращали на место. Приемы шли один за другим. Начались они в августе. Гостями были участники V Международного биохимического конгресса, который проходил в Московском Университете с 10 по 16 августа 1961 года. Впервые после многих лет существования “железного занавеса” и господства в нашей биологии лысенковщины, в Москве собрался представительный форум биологов с участием большого числа иностранцев. Центральной темой конгресса была генетика. Оргкомитет возглавлял В. А. Энгельгардт. Мой муж, Юра Богданов, и сестра Ляля активно участвовали в подготовке и проведении конгресса. По папиной просьбе они пригласили в наш дом участников генетического симпозиума Френсиса Крика и Джима Уотсона (будущие нобелевские лауреаты), Метью Мессельсона c женой, Эрнеста Фриза и других, менее известных ученых. С “нашей стороны” гостями встречи были наши коллеги и друзья Л. А. Блюменфельд, О. И. Епифанова (Грабарь), Н. В. Лучник. В. И. Воробьев и все наше семейство, кроме Коли Воронцова (он был в экспедиции) и мамы, которой пришлось опекать внуков на даче. Поскольку все наши зарубежные гости впервые были в Москве и никогда не видели, как живут московские профессора, они с легкостью отказались от официальных приемов и приняли наше приглашение. Надо было видеть их восторг и удивление, когда они попали в профессорскую квартиру, в которой вместе с родителями жили дети и внуки (11 человек в трех комнатах!), увидели старинную мебель и обилие книжных шкафов… Книги сразу привлекли общее внимание. Немец Э. Фриз рассматривал старинные издания немецких поэтов (Гейне, Шиллер, Гете…, некоторые из них напечатаны готическим шрифтом). В послевоенной Германии они были редкостью. Французы (Др. Гудгол с женой) восхищались подборкой детских французских романов (известные “синяя” и “красная” золотые серии) и полным собранием основ математики “Бурбаки” (20 томов на французском языке). Внимание американцев привлекли книги по генетике, особенно фотокопия английского издания учебника генетики Синнота и Денна. Ошеломляющее впечатление на всех произвели “шедевры” трудов Лысенко. Они слышали, что какое-то “учение Лысенко” у нас есть, но что это в таких масштабах (монографии, школьные и вузовские учебники!) они не представляли. Оттащить гостей от книжных полок было трудно. Дж. Уотсон оказался наивно-любознательным. Его интересовали все детали быта и обстановки в доме: самовар, медная ступка, ручная кофемолка, убогий холодильник “Саратов”, картины русских художников на стенах (Грабарь, Левитан, Мещерин, Куриар), морские звезды, раковины и кораллы, расставленные на книжных полках…Папа с удовольствием показывал ему камни своей коллекции, рассказывал о них по-английски. Надо сказать, что свободно владея французским и немецким языками, папа плохо знал английский и обычно стеснялся своего произношения. Но по реакции Уотсона (и других англоязычных гостей) было видно, что они его вполне понимали. Этот вечер надолго запомнился всем его участникам. А потом начались семейные приемы. 7-го октября отмечали 50-летие папы, в ноябре – очередную годовщину свадьбы родителей, в декабре - в несколько приемов прощальные вечера... Памятный всем бывавшим в нашей квартире на Хавской огромный стол на толстых резных ножках раздвигался на всю комнату. За ним могли разместиться 30-35 человек. Нередко одновременно собиралось до 60-человек, тогда приходилось стаскивать все столы из других комнат и от соседей и устраивать П-образную конструкцию... Бывало тесно, но неизменно весело и интересно. Гости - друзья дома, папины коллеги и ученики, родственники. А их в те годы было много. В семье Ляпуновых папа был старшим среди 9-ти родных и сводных братьев и сестер. Двое из них (только что окончивший школу младший брат Андрей и врач-хирург Аскольд) не вернулись с войны... У остальных были семьи, дети. Всего же в московском клане семьи Ляпуновых было около ста человек. В семье Гурьевых мама была младшей среди десяти братьев и сестер. К началу 60-х годов из них были живы семеро, но были еще племянники, внуки. В те времена готовые деликатесы не продавали, все готовили сами. Стол в нашем доме неизменно украшали мамины фирменные слоеные пирожки с капустой - их накануне лепили всей семьей, а то и с помощью друзей - их надо было приготовить никак не меньше, чем три-четыре сотни. Салаты намешивали в больших тазах. Коронное угощение - заливная осетрина. Она тогда была доступна, как и икра (и красная, и черная - зернистая и паюсная) и по моим воспоминаниям - не по баснословной цене. Рыбу заливали тоже накануне, и на стол подавали на нескольких узких длинных блюдах. Каждый кусок украшали кружками вареной моркови, веточками петрушки (зимой для этой цели ее специально выращивали заранее, закапывая корни в горшки с цветами) и дольками лимона. Традиционно в нашем доме к столу подавали сухие грузинские вина (в большом количестве) и немного коньяка, а на десерт - крюшоны (совсем забытый теперь изысканный слабоалкогольный компот). Тосты поднимали один за другим, пили много, но никто не пьянел. От многих друзей я слышала, что в нашем доме они поняли вкус сухих грузинских вин, научились их пить и полюбили. Теперь приходится от этой привычки отвыкать: среди винного разнообразия трудно найти настоящие (не суррогатные) сухие вина, а водка на столе быстро притупляет остроту общения. Что же заставило родителей принять решение о переезде в Новосибирск? Оставить бурную, полную интересными событиями, замечательными людьми, любимыми семейными традициями московскую жизнь, расстаться с детьми и внуками... Причин было много, разных, веских, неоднозначных... Решение далось с трудом. Так все-таки что же? Чтобы понять, надо вспомнить обстановку 50-х ... В начале 50-х годов в нашу науку стремительно ворвалась кибернетика, которая в одночасье из "буржуазной лженауки" превратилась в важнейшее научное направление, объединившее интересы математики, вычислительной техники и широкого круга естественных и гуманитарных наук. Папа оказался одним из самых активных создателей и пропагандистов кибернетики. Об этом периоде написано много. Обстановка тех лет хорошо отражена в вышедшей недавно книге "Очерки истории информатики в России" (Новосибирск: Научно исследовательский центр ОИГТМ СО РАН, 1998. - 662 с.). Чтобы дать представление о размахе и интенсивности папиной деятельности в развитии кибернетики, не стремясь к полноте и последовательности, обозначу лишь основные вехи. Начиная с 1952 г., по предложению М. В. Келдыша, папа включился в работу по созданию основ программирования для электронных вычислительных машин (ЭВМ), разрабатывал и читал на мехмате МГУ первый в нашей стране курс математических основ программирования. Преодолевая сопротивление, в первую очередь, догматических философов, добивался официального признания кибернетики. Создал и в течение многих лет (вплоть до переезда в Новосибирск в 1962 г.) руководил междисциплинарным семинаром по кибернетике в МГУ, широко известным, как "Большой кибернетический семинар Ляпунова". Этот семинар сыграл очень большую роль в подборе кадров и формировании научных коллективов в области кибернетики. Ценой огромных усилий он добился издания научных сборников "Проблемы кибернетики", которые начали выходить под его титульной редакцией уже в 1958 г. (Физматгиз, Москва). С 1958 по 1974 гг. под редакцией А. А. Ляпунова вышли 29 выпусков (последние два – уже после смерти А. А.). Выпуски 30 - 41 выходили до 1984 г. под редакцией С. В. Яблонского. В 1988 издание возобновилось под названием “Математические вопросы кибернетики”, при этом его тематика сильно сузилась. После смерти С.В. Яблонского (в 1998 г.) титульное редактирование осуществляет О.Б. Лупанов. В “Проблемах” по папиному замыслу, помимо собственно кибернетических работ, публиковались работы из области экономики, биологии, лингвистики, что позволяло сблизить интересы столь разных наук и стимулировало формулировку новых задач кибернетики. Осуществление этих замыслов главного редактора происходило в постоянном преодолении разного рода возражений как со стороны кибернетиков-математиков (“Зачем в этих сборниках нужна лингвистика, биология, медицина?”), так и со стороны “лысенковцев” - ярых врагов всего передового в биологии, главным образом, в генетике (см. В.А. ,Ратнер с.234-241). Уже в 1959 г. увенчались успехом усилия по созданию Научного совета по проблеме "Кибернетика" при Президиуме АН СССР. Большую роль в этом деле сыграло согласие Акселя Ивановича Берга возглавить этот совет. Идея привлечь в эту сферу А.И. принадлежала папе. Я хорошо помню длинные вечерние разговоры папы с А.И. по телефону. Папа убеждал А.И. взяться за руководство Советом, т.к. его авторитет и официальные регалии (академик, адмирал) были весомы и важны для защиты кибернетики от, хотя и сильно ослабевших, но еще не угомонившихся философов и идеологов из партийного руководства. В конце концов А.И. согласился при условии, что папа будет осуществлять научное руководство деятельностью совета. На этом фоне сам папа в эти годы занимается разработкой центральной объединяющей концепции кибернетики, формулирует ее основные понятия, предмет, методы... (статья с Яблонским). Пишет статьи, редактирует переводы зарубежных статей и монографий, задает тематику конкретных работ в разных областях, вовлекает новых людей, убеждает, объясняет, спорит... Времени рабочего дня ему не хватало. Редко он возвращался домой один. Обычно разговоры, обсуждения, диспуты продолжались дома, часто затягивались допоздна. Кто только не побывал в нашей квартире на Хавской: математики, военные, инженеры, биологи, экономисты, философы... До сих пор приходится слышать в разных ситуациях: "Вы меня, наверное, не знаете, а ведь я бывал в вашем доме на Хавской" (последний раз, помнится такое было совсем недавно, в Политехническом музее, где проходила научная конференция, в связи с 50-летием выхода в свет книги Н. Винера "Кибернетика" и открытием в музее экспозиции, посвященной этой дате). Такой интенсивный ритм работы, постоянное нервное напряжение не могли не сказаться на здоровье, тем более, что у папы был склад человека темпераментного, даже азартного. Увлекаясь каким-то делом, он не ощущал ни усталости, ни чувства голода. Дома обычно мама в нужное время давала ему в руки тарелку с едой, он съедал ее, не прерывая разговора по телефону, часто не замечая, что положено в тарелку. Иной раз мама обижалась, когда пытаясь хоть ненадолго отвлечь его от работы, спрашивала: "Как тебе понравились котлеты (или щи, или пельмени)?" А в ответ слышала: "Право, я и не заметил, что это было, но съел с удовольствием". Он был очень неприхотлив в еде. Другое дело, когда он был "в разгоне" по городу. Именно в таком варианте мне запомнилась характеристика его рабочего дня. Когда звонившие по телефону домой пытались узнать где его можно найти в течение дня, мы часто вынуждены были отвечать: "Трудно сказать, он сегодня "в разгоне" по городу...". В такие дни поздно вечером, придя домой он говорил: "Я голодный, как волк, с утра нигде не сумел поесть". Какой же организм выдержит такое? И результаты не заставили себя ждать. Типичной для людей такого нервного склада оказывается язвенная болезнь. А при очередном обследовании в стационаре, осенью 1954 г. выявился диабет. Нужны были регулярные уколы инсулина. Пришлось научиться колоть себя самому. Мама заботилась о том, чтобы стерильный шприц и лекарство всегда были в портфеле. Но добиться того, чтобы укол был сделан вовремя, и не на голодный желудок, было труднее. Все близкие ученики и сотрудники были в курсе проблемы диабета и по маминой просьбе, контролировали и напоминали об уколах и еде. Но круг общений и учреждений, где приходилось бывать, был настолько широк, что всех держать в курсе было невозможно. В результате наступало либо сахарное голодание, либо наоборот, околокоматозное состояние, сопровождающееся спазмами сосудов, нарушением зрения и пр. В таких случаях коллеги, а иногда и малознакомые люди привозили его на такси домой или в поликлинику. Ситуация с питанием вне дома осложнялась еще и тем, что к середине 50-х годов у папы полностью завершился процесс выпадения зубов. Завидно здоровых, без единой пломбы. Это было последствием перенесенной во время войны (в 1943 году, в период пребывания в тифозном госпитале-бараке) цинги и постепенно развившейся пиареи. Сам он не замечал трагизма ситуации (а ему еще не было и 50-ти лет), и, смеясь, говорил, что он хорошо устроился - ему не надо пережевывать пищу, а потому он тратит на еду меньше времени, чем другие. Но еду из-за этого он мог есть не всякую. Дома все было приспособлено: соблюдались и диета, и питательность, и соответствующая консистенция пищи. А в столовых общепита со всем этим была беда. В этой связи не могу не вспомнить эпизод, который любили рассказывать гостям в нашем доме. Году в 1960 папу пригласили принять участие в качестве наблюдателя в боевых учениях Северного военно-морского флота. Это было связано с разработкой кибернетических методов для решения тактических задач ведения морского боя. Командировка предстояла поздней осенью. Об этом узнал А. И. Берг. Он позвонил по телефону и поинтересовался, как папа экипирован. Узнав, что он собирается, как обычно, ехать в городских полуботинках и демисезонном пальто (папа не любил тепло одеваться, его сковывала тяжелая одежда, он с трудом переносил жару и, как он говорил, "блаженствовал" в прохладную погоду, даже при моросящем дождике, и до переезда в Новосибирск не имел зимнего пальто) - А.И. безапелляционно заявил: "Ждите меня, через час буду у Вас". Было уже около 12 часов ночи, а отъезд назначен на утро следующего дня. И действительно, А.И. появился в сопровождении шофера, неся полушубок, фетровые бурки, меховые перчатки, и генеральское теплое белье. В приказном порядке велел забрать все это с собой (по возвращении папа с восторгом рассказывал, как это все пригодилось). И тут А.И. обратил внимание, что мама, упаковывая небольшой чемоданчик, кладет туда мешочек с гречневой крупой! Дело в том, что гречневая каша с молоком по рекомендации врачей была уже несколько лет обязательной частью папиного завтрака. А гречка была дефицитом, далеко не везде была доступна. А.И. прямо взвился от удивления и возмущения: "Вы недооцениваете мощь нашего северного флота! Уберите это немедленно!". Ослушаться его не решились и папа уехал без крупы... А результат был такой: во всех пунктах, куда прибывал папа, на всех кораблях, его встречали тарелкой гречневой каши с молоком! Оказалось, командующий Северным флотом получил срочную телеграмму за подписью адмирала Берга примерно такого содержания: "На учения прибывает профессор Ляпунов тчк Обеспечить ежедневно гречневую кашу молоком". Несмотря на все усилия врачей и мамы, дела со здоровьем не улучшались. Врачи настаивали на сокращении нагрузки и регулярном отдыхе. Но это были пустые советы. О сокращении нагрузки не могло быть и речи. Напротив, фронт работ ширился, число людей, вливавшихся в разработку кибернитических проблем в самых разных областях, росло как снежный ком. Активно обсуждалось создание Института кибернетики в Москве. Вместе с тем, в кибернетику хлынул огромный поток халтуры, словоблудия, околонаучных деятелей. Особенно раздражали поверхностно представлявшие себе суть проблемы журналисты. Все это создавало обстановку раздражения, нервозности. Папа огорчался, кипятился, и выступал с докладами, лекциями, проводил совещания специалистов. Особенно активно в те годы развивались дела в военной сфере, у лингвистов, в теории автоматов и теории игр, начинали втягиваться биологи. О каком же сокращении нагрузки говорить? А что касается отдыха, то отдыхать папа не умел. По-настоящему отпуск он никогда не использовал. Обычно на лето родители снимали дачу. Находили глухие деревеньки, где поспокойней и подешевле жизнь. В предвоенные годы таким местом была деревня Прилуки на левом берегу Оки между Серпуховым и Каширой. В Прилуках собиралась замечательная компания друзей с детьми: математики Новиковы Петр Сергеевич и Людмила Всеволодовна (Келдыш), до войны у них было трое детей (Леля, Андрей и совсем маленький Сергей), астрономы Парийские Николай Николаевич и Лидия Викторовна с детьми Галей, Юрой и Асей и мы - папа, мама и три дочери - Алла, Ляля и я. Для дошкольной детворы на все лето приглашали милую старушку Варвару Михайловну, которая ходила с нами на прогулки и ненавязчиво обучала азам немецкого языка. Добираться в Прилуки было нелегко, все мы жили там безвыездно, и только папа наездами... Папин приезд мы ждали с нетерпением. Он всегда рассказывал и показывал что-нибудь интересное. На всю жизнь запомнились наблюдения за муравьями. Вместе с папой мы по долгу просиживали на корточках около муравейников, прослеживая муравейные дорожки. Папа нас учил не просто смотреть, а видеть. Многое при этом он сам видел впервые. Потом, уже в Москве, вслух читали книги Фабра, Брема, Перельмана... Очень интересно было наблюдать за осами-одиночками, коварными охотниками. Помню, как однажды папа долго-долго пролежал "на пузе" около песчаной тропинки, стараясь понять функционирование ловчей воронки, которую устраивает в песке другое насекомое-охотник – личинка стрекозы “муравьиный лев”. Нередко все вместе, взрослые и дети, отправлялись в поход. Обычно намечалась какая-нибудь цель - либо чем-нибудь замечательный уголок природы, либо архитектурные памятники - старые усадьбы, сохранившиеся церкви. Кто подавал идею, тот должен был вести всю компанию. Как-то раз идея была папина, и он, вооружившись картой и компасом, взялся повести всю ватагу напрямик через лес, не помню уже, к какой цели. Взрослые, как положено, шли кучкой, вели философские, наверное очень интересные разговоры. А мы, детвора, бегали кругом, собирали грибы, наша задача была - не потерять из вида взрослых. Между делом мы получaли навыки поведения в лесу - не кричать, ничего без нужды не ломать и не рвать, про все непонятное - спрашивать, про интересные находки - рассказывать и показывать их всем. И вдруг мы слышим гомерический хохот - выбегаем на полянку, где собрались все старшие - и видим, что в результате нескольких часов пути мы оказались на хорошо знакомой всем полянке около дома! Оказалось, что в азарте интересных разговоров папа в какой-то момент перепутал стрелки компаса. Эту историю ему долго вспоминали, а на один из его дней рождения, уже после войны, Новиковы и Парийские подарили ему картонный компас размером со столовую тарелку, на плечи огромной стрелки которого были привязаны два пучка - сено и солома. После войны - два лета мы снимали комнаты в подмосковном Алабино, около полигона, где папа вел какую-то работу, как преподаватель Артакадемии. Начиная с 1949 года, после защиты папой докторской диссертации и демобилизации, облюбовали богом забытую деревеньку около Голицыно, с уютным названием - Ямщины. Три лета подряд в Ямщинах жили Новиковы, теперь уже с пятью детьми, семья Хильми, неподалеку на хуторе обосновались Рашевские с девочками Леной и Лизой. У них подолгу жили Дима (Владимир) и Мика (Дмитрий) Арнольды. Рядом с усадьбой, где снимали жилье Новиковы и мы, была дача Домогацких. Художник-график Владимир Владимирович и его жена, скульптор Ольга Артемьевна надолго стали нашими хорошими друзьями, а их дети, Гриша и Федя, влились в нашу детскую ватагу. Летние месяцы, проведенные в Ямщинах, незабываемы. Всевозможные прогулки, волейбол, крокет (к сожалению, сейчас несправедливо забытая замечательная игра) и, конечно, походы, как всегда, по карте, с компасом, с пикниками. Но и тут папа выбирался из города на два-три дня, и уезжал: дела, работа. Когда обнаружился диабет, врачи настояли - надо отдохнуть, лучше в санатории. Маме пришлось пойти на хитрость - она приобрела путевки в академический санаторий им. Горького в Кисловодске и уговорила на этот же срок взять туда же путевки папиного ученика по Артакадемии Николая Пантелеймоновича Бусленко с женой Ниной Степановной. Папа настаивал на том, чтобы Н. П. форсировал подготовку докторской диссертации и его заверили, что в Кисловодске будут хорошие условия для обсуждения работы. Так в феврале 1955 г. в первый (и последний!) раз в жизни папа оказался на отдыхе в курортной обстановке. А летом того же года мама сумела увезти папу отдыхать на Урал, в город Миасс. Случайно познакомившись с заместителем директора УралМаш’а, она попросила его, как бы между прочим, пригласить папу пожить у него с возможностью посещать Ильменский Государственный Минералогический заповедник, который в те годы был закрыт для свободного посещения. Перед таким соблазном папа устоять не смог. Он был страстным коллекционером камней, прекрасно знал минералогию Ильменского заповедника и давно мечтал побывать там. Отдых удался на славу - Москва далеко, сотрудников нет, а каменные копи в заповеднике - одна интересней другой. Получилось полное отключение от повседневных дел, и это дало свои результаты для поправки здоровья. Но эта поездка имела и другое важное последствие, существенно повлиявшее на жизнь всей нашей семьи. Это - знакомство с Николаем Владимировичем и Еленой Александровной Тимофеевыми-Ресовскими. А случилось это так. Здание железнодорожного вокзала города Миасс построено из уникального, красивого серого камня, напоминающего по внешнему виду гранит, существующего только в Ильменах, и названного в честь города Миасс - миасскит. И о минерале, и о здании вокзала писал Ферсман в книге “Путешествие за камнем”, сокрушаясь о том, что вокзал “в 1935 году “для чистоты” побелили известкой, скрывшей красоту и редкость самого материала”.(А. Е. Ферсман “Путешествие за камнем”. Изд-во АН СССР, Москва 1960, стр. 57.). И вот папа видит, что здание так и осталось побеленным. Он кипел, негодовал, и ему надо было кому-то высказаться, чтобы разрядиться. И тут он встретил человека, явно приезжего. Излив ему причину своего огорчения, папа нашел в нем понимание. Оказалось, что это сотрудник Института биологии УФАН - Николай Васильевич Куликов. Он едет на кордон на берег озера Б. Миассово, где предполагается организация летнего стационара лаборатории биофизики, которой руководит Н. В. Тимофеев-Ресовский. Не может быть! Это тот самый Тимофеев-Ресовский, всемирно известный генетик, о судьбе которого уже много лет никто у нас не знал! Он жив и уже несколько месяцев работает в Свердловске! Папа давно интересовался генетикой, был близок к генетикам школы Кольцова. (об этом см. в очерке Н. Н. Воронцова в этой книге). После августовской трагедии 1948 года, принимал активное участие в попытках спасти генетику в нашей стране от окончательного разгрома. Не так давно он получил от Александра Александровича Малиновского переведенную им на русский язык и вышедшую в издательстве "Мир" в 1947 году книгу Эрвина Шредингера "Что такое жизнь с точки зрения физики", которая в значительной мере посвящена популярному изложению и толкованию результатов работы генетика Н. В. Тимофеева-Ресовского и физиков Ганса Циммера и Макса Дельбрюка “О природе генных мутаций и структуре гена” (В русском переводе см.: Тимоофеев-Ресовский Н. В., Циммер К. Г. Дельбрюк М. в кн.: Н. В. Тимофеев-Ресовский, Избранные труды, М., 1996. С. 105-145), широко известную в генетических кругах как "Зеленая тетрадь" (Grunes pamphlet). Эта работа и популяризация ее в блестящих лекциях Шредингера, прочитанных им в 1943 году в Дублине, оказала огромное влияние на развитие молекулярной генетики, главным образом тем, что привлекла внимание к проблеме гена ярких химиков, физиков, математиков. И результаты хорошо известны. В 1953 г. биолог Джим Уотсон, ученик Дельбрюка, и физик Френсис Крик, увлекшийся проблемами генетики, прослушав лекции Шредингера (о чем свидетельствует Дж.Уотсон в книге "Двойная спираль"), опубликовали сенсационную новость - полную, непротиворечивую модель двойной спирали молекулы ДНК. Ген приобрел конкретную молекулярную основу. Уже активно обсуждаются проблемы генетического кода. Всех, не только генетиков, но и физиков, химиков, математиков, будоражат работы физика Гамова. Папа за всем этим следит с огромным интересом. Еще бы! Вот оно, теснейшее сближение генетических проблем с кибернетической методологией: кодировка, хранение и передача генетической информации, проблемы надежности и устойчивости систем, управляющие системы с обратной связью... Приехав в Москву, папа сразу же позвонил Николаю Петровичу Дубинину. Оказалось, что Дубинин уже получил от Тимофеевых-Ресовских письмо и послал им приглашение (без этого им тогда нельзя было приехать в Москву). Он ждет их в Москве в ноябре. Папа просил, чтобы Н. П. при первой же возможности познакомил его с Николаем Владимировичем. И вот встреча состоялась. Николай Петрович пригласил Тимофеевых и папу с мамой к себе на дачу, и просил их приехать электричкой, кажется, с Курского вокзала. В назначенное время родители были на вокзале. Около билетной кассы они увидели коренастого человека, в несколько старомодном пальто с бобровым воротником. Он выглядел взволнованным и по виду чем-то необъяснимым отличался от других. Обращаясь к маме, папа сказал: "Знаешь, Таток, мне кажется, что этот господин может быть Тимофеевым-Ресовским. Давай сделаем так: встанем за ним в очередь за билетами, и я нарочито громко спрошу: Мы не ошибаемся, ведь Николай Петрович будет встречать нас именно с этим (назвал время отправления) поездом? - А ты мне подыграй...". Так и сделали. Тут господин с бобровым воротником обернулся, выразительно посмотрел на папу снизу вверх (он был заметно ниже ростом) и спросил: "Вы - Ляпунов?". На что папа ответил вопросом: "А Вы - Тимофеев?". Они обнялись, расцеловались. "Моя жена - Елена Александровна..." С милой мягкой улыбкой руку протянула высокая, голубоглазая женщина.…Папа поцеловал протянутую руку с почтением и изяществом. И в свою очередь представил маму - "Моя жена - Анастасия Савельевна"... Тимофеев, по-гусарски шаркнув ногой, почтительно поклонился. Дамы расцеловались. Контакт установился сразу, без малейшего барьера. На перрон, где гостей встречал Дубинин, из вагона вышла шумная компания. За время дороги столько было говорено... Понимали друг друга с полуслова. Можно было подумать, что приехали старые друзья, которые давно не виделись. Эту историю я слышала от родителей, а позднее, независимо, от Тимофеевых. Впечатления и эмоции в их рассказах были настолько сходными, а образность в передаче событий такая яркая, что у меня возникло ощущение, что я была свидетелем этих событий и участником встречи. В первых числах декабря 1955 года в нашей квартире на Хавской Николай Владимирович, по папиной просьбе делал доклад - о биофизическом анализе мутационного процесса и молекулярной природе гена. Собралось больше 50-ти человек: генетики старшего поколения, студенты и аспиранты биофака - завсегдатаи нашего домашнего кружка (см.: “Знание – сила”, авг.1998), папины ученики и коллеги. Это было первое публичное выступление Николая Владимировича в Москве после почти тридцатилетнего перерыва: двадцать лет жизни и работы в Германии, в Берлин Бухе, а потом десять лет - Лубянка, Карлаг, закрытый объект 0211 КГБ в Сунгуле на Урале. Все присутствующие чувствовали значимость, неординарность происходившего. Николай Владимирович явно волновался, был в ударе. Он потряс и покорил слушателей и содержанием, и формой доклада. По свежим следам папа позвонил Петру Леонидовичу Капице. Рассказал ему кратко научную биографию Н.В. и содержание только что услышанного доклада. И в результате, в следующий приезд Тимофеевых в Москву, 9 февраля 1956 года состоялся знаменитый семинар в "капишнике" (Институт физических проблем АН), где с докладами выступали Н. В. Тимофеев-Ресовский (он повторил рассказанное у нас) и И. Е. Тамм - о структуре ДНК и генетическом коде. Этот семинар помнят многие (воспоминания С.П. Капица в книге "Николай Владимирович Тимофеев-Ресовкий. Очерки. Воспоминания. Материалы.", М.: 1993, с. 300-309). О том, как складывались отношения между папой и Николаем Владимировичем и между нашими семьями, некоторое представление дают письма тех лет. Выдержки из них читатели найдут в этой книге. (Более полная подборка писем опубликована недавно в книге: “Н. В. Тимофеев-Ресовский. Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами”, Изд-во “Согласие”, М., 2000. 878 стр.) | |||||
| |||||
